Филлис Уитни - Атмор Холл [Женщина в зеленом]

— Я здесь только для того, чтобы повидать мисс Мэгги, — сказала я ему. — Я не останусь в Атморе.

Казалось, ему все равно, приехала или уезжаю я из Атмора, если я только останусь и поговорю с ним здесь.

— Вы помните шахматы? — спросил он так настойчиво и значительно, как будто хотел поведать мне что-то, имеющее государственное значение. — Вы помните прекрасные шахматные фигуры в Фигурном саду, мисс?

В смятении я смогла только кивнуть: сад с гигантскими шахматными фигурами из подстриженных тисовых деревьев был одной из достопримечательностей Атмора, а старый Даниэль тщательно соблюдал традицию, из года в год подстригая тис так, чтобы шахматные фигуры были безупречны.

— Конечно, я помню, — сказала я.

Его выцветшие глаза уставились на меня, не мигая, а губы тряслись, как будто он собирался что-то сказать. Вдруг до меня дошло, что он чем-то напуган.

— Следующий ход — ход туры, — сказал он заговорщицким тоном. — Ход туры! Не забудьте об этом, мисс Ева. Не забудьте о том, что старый Даниэль рассказал вам о ходе туры и что королю лучше бы поостеречься.

Я пыталась успокоить его обещанием.

— Если ты говоришь так, я буду помнить, — сказала я, стараясь ускользнуть от его дикого взгляда и от его попыток снова завладеть моей рукой.

Высокий голос мисс Дэвис доносился до нас все громче и громче по мере приближения группы. Я не хотела бы остаться и увидеть, как чужие люди топчутся на месте, которое когда-то принадлежало мне. В конце концов, у меня есть мои фотографии, и я поспешно попрощалась со стариком и побежала через лес тем путем, которым пришла. Теперь пусть мисс Девис возится с ним и выясняет, что его тревожит. Она должна знать, как с ним обращаться, если он действительно сошел с ума за последние два года.

День был холодным, и, несмотря на то, что я возвращалась к дому очень быстро, я была рада, что надела непромокаемую теплую куртку для защиты от английского холода и дождя. Я снова подняла воротник — это был единственный маскарад, который я могла себе позволить, — и бесцельно пошла вдоль боковой террасы. Из-за странной настойчивости в словах старого Даниэля мне захотелось снова увидеть Фигурный сад. Я прошла мимо высоких французских окон Красной гостиной, осмелившись взглянуть на них лишь один раз, и ступила на узкую полоску пологой лужайки позади дома.

У подножия травянистого склона начинался викторианский сад из подстриженных тисовых деревьев, о котором старый Даниэль заботился почти всю свою жизнь. Каждая геометрическая фигура была подстрижена в точном соответствии с образцом, который он сохранил с далекого прошлого. Это было любопытное произведение искусства, и, тем не менее, мне никогда не нравился этот сад. Мэгги до смешного гордилась им, но для Джастина он был некоторым чудачеством, чем-то вроде викторианской безделушки. И хотя он возражал против больших затрат рабочего времени, необходимых для поддержания его в порядке, тем не менее, терпел сад как достопримечательность Атмора и знал, что если бы все это прекратилось, то это разбило бы сердце старого Даниэля. Итак, из года в год сад возрождался благодаря фантастической способности к росту, свойственной тису. Для меня даже теперь было что-то отталкивающее в этих темных, неподвижных фигурах, застывших в своей бесконечной игре.

Шахматная доска из зелени простиралась передо мной позади дома, широкая и глубокая, с этими шахматами, воспроизведенными самым тщательным образом, от короля и королевы до последней пешки — все занятые игрой и уже втянутые в игру.

Я стояла у края сада и была рада, что светило солнце. Однажды я при свете луны играла с Джастином в этом месте в прятки, и действительно потеряла его — высокую черную фигуру среди других черных высоких фигур из тиса. Я потерялась и сама тоже среди чуждых, нечеловеческих фигур. Мне было невероятно страшно, пока он не нашел меня и не заключил в объятия и сжимал меня крепко до тех пор, пока я не превратилась из дрожащего ребенка в женщину и не забыла о шахматах.

Но я не должна думать об этом теперь.

Так как меня никто не окликнул, я ступила на землю шахмат и медленно пошла по лабиринту, который они быстро образовали вокруг меня, а их головы заслоняли от окон. Все тисовые фигуры были большого размера. Даже пешки доходили мне до плеча, а короли и королевы возвышались, как башни, в то время как ладьи и слоны смотрели сверху. Я стояла в тени колючей черно-зеленой массы слона и чувствовала себя в безопасности: меня нельзя было увидеть из дома. Ноги у меня ослабли, я позволила им подогнуться и упала на бархатную траву.

Мне было легко затеряться в гротескной тени тиса, и я наклонила голову вперед так, что мои длинные волосы упали на лицо, еще более скрывая меня. Сидя здесь, я как бы погрузилась в небытие. Мне не хотелось ни радости, ни горя. Я только хотела жить полной деловой жизнью у себя дома и забыть о счастье, которое было всего лишь иллюзией, и о любви, потерянной навсегда. Мне больше не нужен был Джастин. Здесь, в саду, в Атморе, я сказала это себе и выкинула из головы все мысли, а из сердца — эмоции.

Только мои внешние ощущения были все еще живы. Я могла чувствовать колючки тиса на своей щеке и упругость дерна под коленями. Я могла следить за полетом бабочки, желтой как солнце, и вдыхать замечательно чистый золотисто-зеленый воздух английской деревни. Мой слух не дремал тоже, и я услышала недалеко голос — и замерла.

Это был мужской голос, и я никогда бы не смогла забыть его глубокий тембр и те еле заметные резкие оттенки, которые еще более его подчеркивали, когда Джастин сердился. Теперь в нем звучала резкость.

— Все стекла разбиты, — сказал он. — Сторож не слышал ничего, да и собаки залаяли слишком поздно, чтобы можно было что-то предпринять.

— Разрушения серьезные? — спросил женский голос. — Или хуже всего, что придется все отложить?

Это был голос Мэгги Грэхем. Я бы узнала ее низкий голос везде. Я еще более спряталась за занавес своих волос и оглянулась вокруг. Оба шли прямо на меня, и я никуда не могла передвинуться. Мэгги выглядела высокой, достойной и непреклонной, как всегда, — красивая женщина в слегка старомодном коричневом твидовом костюме. Ей должно было бы быть уже сорок, на пять лет больше, чем Джастину, но она все еще была полной жизни впечатляющей женщиной. Но не на Мэгги я беспомощно сосредоточила свое внимание.

— И то, и то, — сказал Джастин в ответ на вопрос Мэгги. — И то и другое серьезно и влечет за собой отсрочку. Почти вся первая фаза разрушена. Это большой вред. Самый большой. Сегодня ночью я выставлю охрану.

Их слова мало значили для меня, хотя, возможно, в них скрывалась причина, почему ворота были на засове. Теперь, однако, я больше хотела увидеть, чем услышать. Смотреть на лицо Джастина долго-долго, так смотреть, как я желала все эти долгие одинокие ночи, когда мысленно представляла его себе, а он был от меня более чем за три тысячи миль.